Обратно в жизнь

В то время, когда сборная сражалась в Лужниках, он, возможно, сидел на балконе своего дома в Лоррахе с местной газетой, в которой большой политике и большому футболу уделяется столько же полос, сколько и посадке деревьев на одной из улиц городка. Или же навещал своего отца; вряд ли игра была способна доставить удовольствие бывшему таланту века немецкого футбола, так ни разу и не поучаствовавшему в чемпионате мира. В начале октября книгу “Обратно в жизнь”, последний взгляд на свою уже завершённую карьеру, представил Себастьян Дайслер, одна из самых трагичных фигур в современном футболе, ребенок в большом мире масс-медиа, слепой стрелок, всю жизнь бродивший в тумане войны с самим собой.


Эта история заслуживает отдельного изложения в любом случае; в прощальной речи Дайслер не сказал миру ничего нового, эти вещи хорошо известны, но о их последствиях мало кто задумывается. Мурашки по коже при чтении его интервью в die Zeit не пропадают при втором, третьем, пятом повторе: его словами говорит древняя, седая мудрость, которую приобретаешь только на собственном опыте, и, читая простые слова человека, которому нет ещё и тридцати, чувствуешь себя перед лицом чего-то большого и страшного, самой жизни.

- Я долго пытался ужиться со своим прошлым. Теперь многое прояснилось. Я был опустошен, я чувствовал себя старым и уставшим. Футбол – это ведь то, что должно приносить радость, не так ли?

Старт карьеры Себастьяна был подобен ракете. Он и сейчас признаёт, что всё случилось слишком быстро. Школа мёнхенгладбахской “Боруссии”, куда сын одноклассника Оттмара Хитцфельда попал в детстве, стала свидетелем небывалого прогресса Дайслера, в семнадцать лет признанного вторым футболистом юношеского чемпионата мира, а через год дебютировавшего в главной команде. Прошёл ещё год; “Боруссия” покинула первую Бундеслигу, и в очередь за Себастьяном выстроились 26 команд со всей Европы, включая “Барселону” и “Реал”. Рассчитывала на парня и сборная Германии, переживавшая непростые времена; Басти должен был стать спасителем нации и привести свою страну к новым успехам. На это рассчитывали все, в том числе и различные околоспортивные фирмы, строя свои рекламные кампании на образе молодой немецкой ракеты и спекулируя на образе streamline boy.

Дайслеру было тогда всего девятнадцать лет.

- Возможно, я вскоре открою детскую школу поблизости. Я бы мог рассказать детям мою историю. Историю хрупкого мальчика, который хочет сказать миру: я иду!

Это не обычная success story футболиста, о которых теперь снимают фильмы, говорят с улыбкой и выжимающей затертую слезу умиления трогательностью. Дайслер рассказывает об истории своего провала, о своей наивности и тоске по дому, который ему пришлось покинуть в 15 лет. Здесь нет ни капли чего-нибудь весёлого и жизнерадостного; депрессия, серая и тягучая, от которой Себастьян лечился в лучшие годы своей карьеры, так и просится перекинуться на небезразличного читателя, который несколько раз уже невольно прошёл мимо крика о помощи, затерявшегося в шуме футбольного мира. Дайслер говорит осторожно и тщательно выбирает слова; это его жизнь, которую он заново переживает, и на этот раз он не хочет повторять совершённых ранее ошибок.

- Олли Кан как-то сказал: «эта профессия огрубляет людей». Меня она огрубить не смогла. Нужно быть жёстче; я слишком долго рассчитывал своей хорошей игрой компенсировать свою мягкость. Я думал, что слишком сильно люблю футбол и смогу перетерпеть все неприятности. Пробовал решать все проблемы на футбольном поле. Не получилось.

Как можно быть столь наивным? Как можно было получить семь тяжелейших травм за свою, в общем-то, недолгую карьеру, и каждый раз возвращаться на поле, чтобы дальше бороться с самим собой, со своими желаниями, как говорит Себастьян, “жить против своей натуры”? Как можно было сделать столько ошибок в своей жизни, уехав из Мёнхенгладбаха сначала в Берлин (“Герта” была, как и я, не готова к большому футболу”), а затем в Мюнхен, каждый раз надеясь найти более спокойную обстановку? Для Дайслера футбол заканчивался на газоне стадиона; вот только разметка этого газона простиралась до горизонта всей его жизни, он хотел дышать футболом, есть и пить его, говорить о нём. В результате он страдал от того, что стал известен по всей стране, но пообщаться эвентуальному спасителю немецкого футбола было не с кем. Журналисты, желавшие знать, почему Дайслер ни с кем не встречается и какие джинсы носит, с каждым новым вопросом подпитывали в Себастьяне одиночество профессионала, который не был таким же, как большинство его партнёров.

- Когда мне было 15, я с командой поехал в Грецию. Моё первое футбольное путешествие. Я был так счастлив: Греция! Я мог об этом только мечтать, глядя на фотографии! Когда мы туда приехали, мои друзья в автобусе играли в карты, а я всё время смотрел из окна на лимонные деревья. Представляете, настоящее лимонное дерево! На природе, а не в оранжерее!

Отыграв три года в “Герте”, которая всячески старалась сделать из Дайслера “Бекхема с берегов Шпрее”, Басти принял предложение “Баварии”. Мюнхен должен был стать новой точкой отсчёта, но всё сразу пошло не так. Летом 2001 года решение о трансфере (отложенном на будущий год) было принято, в октябре об этом узнали журналисты (конечно, из Bild), и в тот же день, когда сумма в двадцать миллионов марок, обещанная футболисту от “Баварии”, была опубликован в этом журнале, Дайслер в матче с “Гамбургом” порвал мениск и выбыл из строя на полгода. Мгновенное превращение из столичного героя в предателя, письма с угрозами не сделали жизнь Басти легче. Дайслер, по просьбе менеджера берлинской команды Дитера Хёнесса скрывавший до той поры факт своего будущего трансфера, очень хотел своей игрой дать всем понять, что продолжает быть частью той “Герты”, но травма не давала ему это сделать, и шквал критики и проклятий остался без ответа на футбольном поле.

- Я сидел в своём доме в Берлине, меня знала вся страна, я был на вершине славы, и у дверей моего дома стоял Мерседес. Но всё это не принесло мне счастья. Я стал несчастным, пытаясь сделать счастливыми других.

Вернувшись в футбол, он должен был поехать на японский чемпионат мира в роли молодой надежды своей "мусорной", как выражался Беккенбауэр про игроков типа Йеремиса и Янкера, сборной, но судьба рассудила иначе. В заключительном товарищеском матче своей сборной (Бундестим тогда забила шесть мячей австрийцам) Дайслер в столкновении с Рольфом Ландерлем снова повредил колено и пропустил почти год. Так могло повезти только ему одному: для Ландерля это был первый и последний матч в составе сборной Австрии.

Команда тратит двадцать миллионов на новичка, который первые восемь месяцев лечится и не выходит на поле; естественно, хорошим отношениям в коллективе это не способствует. Дайслера уже откровенно не любят в команде, над ним посмеиваются, как над слабаком, а он всё ещё считает, что проблемы можно решить своей хорошей игрой. Проблемы команды – возможно. Вот только решать проблемы самого Себастьяна было некому.

Осеннее солнце освещает балкон дайслеровского дома; оно уже не греет, как раньше, грусть наполняет клонящийся к закату день, и 29-летний Дайслер, бывшая мировая звезда, бывший талант века, чьё имя, бывало, на перспективу ставили в один ряд с Уве Зеелером, Францем Беккенбауэром и Фритцем Вальтером, говорит о своей карьере фразу, от которой просто хочется плакать.

- Я надеялся, что мне немного помогут.

Все эти разъезды по стране в поисках другой, нормальной жизни, попытки сбежать от самого себя не могли привести к успеху; так можно найти искомое, если ты ошибся местом, но Дайслера забросило не в то время. Он действительно был талантом века, только не двадцать первого, а двадцатого, того, в котором мир, прежде всего футбольный, был совсем другим. История Себастьяна – это не рассказ о жизни ненормального гения в сером и будничном мире обычных людей, это, наоборот, жизнь, которую вёл в безумном мире современного фуссбалль-шоу-бизнеса нормальный мальчик, у которого просто не было времени вырасти. Он вслепую распахнул дверь в этот мир, испугался и, закрыв для уверенности глаза, нырнул в него; пройти по коридору до конца он всё же не осмелился.

- В Баварии мне пробовали дать время. За это я очень благодарен Ули Хёнессу. Он до самого конца верил, что способен выиграть битву за меня. Глуповато вышло, правда?

Дайслер всё ещё смотрит футбол по телевизору, хотя и признаёт, что боль никуда не ушла. Дома у Себастьяна лежит футбольный мяч; проходя мимо, он нет-нет да и пнёт его ногой, вспомнив шестидесятитысячную толпу на “Олимпиаштадионе”, скандировавшую его имя. Теперь уже не имеет значения всё то, что творилось вокруг него. Он вспомнит гол в ворота “Байера”, который сам считает лучшим, свой первый гол за “Боруссию” (“как Гюнтер Нетцер в финале кубка 73-го года”, написала тогда Süddeutsche Zeitung), и дуэль со Звонимиром Сольдо, выступавшим ещё за “Штуттгарт”; дела давно минувших дней. Это было целую жизнь назад.

- Когда я ещё играл за “Герту”, однажды из окна клубного автобуса я увидел трёх молодых ребят с рюкзаками за плечами; это были студенты. Им было, наверное, 19, 20 лет. Чего бы я только не отдал, лишь бы поменяться с одним из них местами!

Jedem das Seine.